Неточные совпадения
Она поехала в игрушечную лавку, накупила игрушек и обдумала план действий. Она приедет рано утром, в 8 часов, когда Алексей Александрович еще, верно, не вставал. Она будет иметь в руках деньги, которые даст швейцару и лакею, с тем чтоб они пустили ее, и, не поднимая вуаля, скажет, что она от крестного
отца Сережи приехала поздравить и что ей поручено поставить игрушки у кровати сына. Она не приготовила только тех слов, которые она скажет сыну. Сколько она ни
думала об этом, она ничего не могла придумать.
Мать отстранила его от себя, чтобы понять, то ли он
думает, что говорит, и в испуганном выражении его лица она прочла, что он не только говорил
об отце, но как бы спрашивал ее, как ему надо
об отце думать.
Сережа испуганным взглядом смотрел на
отца и
думал только
об одном: заставит или нет
отец повторить то, что он сказал, как это иногда бывало.
— Ну, а — Дмитрий? — спрашивала она. — Рабочий вопрос изучает? О, боже! Впрочем, я так и
думала, что он займется чем-нибудь в этом роде. Тимофей Степанович убежден, что этот вопрос раздувается искусственно. Есть люди, которым кажется, что это Германия, опасаясь роста нашей промышленности, ввозит к нам рабочий социализм. Что говорит Дмитрий
об отце? За эти восемь месяцев — нет, больше! — Иван Акимович не писал мне…
— Гм… я
думал, лучше. Ну, да
об этом еще успеем натолковаться! А право, ты сильно изменился… Вот покойник Александр-то Ильич, отец-то твой, не дожил… Да. А ты его не вини. Ты еще молод, да и не твое это дело.
Признаюсь, я именно
подумал тогда, что он говорит
об отце и что он содрогается, как от позора, при мысли пойти к
отцу и совершить с ним какое-нибудь насилие, а между тем он именно тогда как бы на что-то указывал на своей груди, так что, помню, у меня мелькнула именно тогда же какая-то мысль, что сердце совсем не в той стороне груди, а ниже, а он ударяет себя гораздо выше, вот тут, сейчас ниже шеи, и все указывает в это место.
Всякое неприятное чувство к незнакомому мальчишке в нас мгновенно испарилось, сменившись острой жалостью. Мы рассказали
об этом происшествии матери и
отцу,
думая, что и на этот раз опять последует вмешательство, как и в деле Мамерта. Но
отец объяснил нам, что мальчик — казачок принадлежит незнакомым людям, приехавшим погостить к нашим соседям, и что тут ничего сделать невозможно…
В один из карточных вечеров у
отца об этом случае заговорили чиновники. Все сочувствовали и немного удивлялись Долгоногову. Одни
думали, что ему не сдобровать, другие догадывались, что, должно быть, у этого Долгоногова есть «сильная рука» в Петербурге.
Отец с обычной спокойной категоричностью сказал...
Не знаю, за что его прислали на Сахалин, да и не спрашивал я
об этом; когда человек, которого еще так недавно звали
отцом Иоанном и батюшкой и которому целовали руку, стоит перед вами навытяжку, в жалком поношенном пиджаке, то
думаешь не о преступлении.
Он сам недолго пережил ее, не более пяти лет. Зимой 1819 года он тихо скончался в Москве, куда переехал с Глафирой и внуком, и завещал похоронить себя рядом с Анной Павловной да с «Малашей». Иван Петрович находился тогда в Париже, для своего удовольствия; он вышел в отставку скоро после 1815 года. Узнав о смерти
отца, он решился возвратиться в Россию. Надобно было
подумать об устройстве имения, да и Феде, по письму Глафиры, минуло двенадцать лет, и наступило время серьезно заняться его воспитанием.
Далеко за полночь читала Лиза; няня крепко спала; Женни, подложив розовый локоток под голову,
думала о Лизе, о матери,
об отце, о детских годах, и опять о Лизе, и о теперешней перемене в ее характере.
Я сейчас стал проситься к маменьке, и просился так неотступно, что Евсеич ходил с моей просьбой к
отцу;
отец приказал мне сказать, чтоб я и не
думал об этом, что я несколько дней не увижу матери.
С
отцом она боится говорить
об этом и
думает: не поможет ли ей в чем-нибудь Маслобоев, нельзя ли как хоть по законам?
Храни тебя бог
подумать это
об отце.
Пошли наши по домам; стал и я собираться. Собираюсь, да и
думаю:"Господи! что, если летошняя дурость опять ко мне пристанет?"И тут же дал себе зарок, коли будет надо мной такая пагуба — идти в леса к старцам душу спасать. Я было и зимой
об этом подумывал, да все отца-матери будто жалко.
Все мы, например, постоянно
думали о тебе, а друг с другом ни слова
об этом; ко всему этому, наконец, будят меня раз ночью и говорят, что с
отцом паралич.
А Санин в свою очередь расспрашивал Эмиля
об его
отце, о матери, вообще
об их семейных делах, всячески стараясь не упоминать имени Джеммы — и
думая только о ней.
Ведь грех-то, представьте, какой!
подумайте только
об этом, маменька, на что человек посягнул! на жизнь свою, на дар
отца небесного!
Сгущался вокруг сумрак позднего вечера, перерождаясь в темноту ночи, еле слышно шелестел лист на деревьях, плыли в тёмном небе звёзды, обозначился мутный Млечный Путь, а в монастырском дворе кто-то рубил топором и крякал, напоминая
об отце Посулова. Падала роса, становилось сыро, ночной осенний холодок просачивался в сердце. Хотелось
думать о чём-нибудь постороннем, спокойно, правильно и бесстрашно.
Смотрел юноша, как хвастается осень богатствами своих красок, и
думал о жизни, мечтал встретить какого-то умного, сердечного человека, похожего на дьячка Коренева, и каждый вечер откровенно, не скрывая ни одной мысли, говорить с ним о людях,
об отце, Палаге и о себе самом.
Итак, позвольте мне
подумать и притом, прежде чем я скажу
об этом моему больному
отцу, прежде чем встревожу его таким известием, я хочу сама говорить с Алексеем Степанычем; пусть он приедет к нам, когда выздоровеет».
И ни в чем еще не был виноват Алексей Степаныч: внушениям семьи он совершенно не верил, да и самый сильный авторитет в его глазах был, конечно,
отец, который своею благосклонностью к невестке возвысил ее в глазах мужа;
об ее болезненном состоянии сожалел он искренне, хотя, конечно, не сильно, а на потерю красоты смотрел как на временную потерю и заранее веселился мыслию, как опять расцветет и похорошеет его молодая жена; он не мог быть весел, видя, что она страдает; но не мог сочувствовать всем ее предчувствиям и страхам,
думая, что это одно пустое воображение; к тонкому вниманию он был, как и большая часть мужчин, не способен; утешать и развлекать Софью Николавну в дурном состоянии духа было дело поистине мудреное: как раз не угодишь и попадешь впросак, не поправишь, а испортишь дело; к этому требовалось много искусства и ловкости, которых он не имел.
Они ехали в отдельном купе. Обоим было грустно и неловко. Она сидела в углу, не снимая шляпы, и делала вид, что дремлет, а он лежал против нее на диване, и его беспокоили разные мысли:
об отце,
об «особе», о том, понравится ли Юлии его московская квартира. И, поглядывая на жену, которая не любила его, он
думал уныло: «Зачем это произошло?»
— Земля — богата, люди — бедны, солнце — доброе, человек — зол. Всю жизнь я
думал об этом, и хотя не говорил им, а они поняли думы
отца. Шесть долларов в неделю — это сорок лир, ого! Но они нашли, что этого мало, и двадцать пять тысяч таких же, как они, согласились с ними — этого мало для человека, который хочет хорошо жить…
Гаврило. Куда она? Что с ней? Бедная она, бедная. Вот и с
отцом, с матерью живет, а сирота сиротой! Все сама
об своей головушке
думает. Никто в ее сиротское, девичье горе не войдет. Уж ее ль не любить-то. Ох, как мне грудь-то больно, слезы-то мне горло давят. (Плачет).
Судьба Сони пугала меня.
Отцом ее был Орлов, в метрическом свидетельстве она называлась Красновскою, а единственный человек, который знал
об ее существовании и для которого оно было интересно, то есть я, уже дотягивал свою песню. Нужно было
подумать о ней серьезно.
Я имею основание так
думать по одному намеку, который остался у меня в памяти из разговора его с maman
об одном семействе, где
отец безмолвствовал, видя, что мать ведет воспитание детей несоответственным образом.
Бабушке минуло тридцать пять лет; в это время князья Яков и Дмитрий (впоследствии мой
отец) подросли, так что настала пора
думать об их образовании; а старшей сестре их, княжне Анастасии Львовне, исполнилось совершеннолетие, и она оканчивала свой институтский курс.
И стало так: по утрам, проснувшись, Саша радостно
думал об университете; ночью, засыпая — уже всем сердцем не верил в него и стыдился утрешней радости и мучительно доискивался разгадки: что такое его отец-генерал? Что такое он сам, чувствующий в себе
отца то как злейшего врага, то любимого, как только может быть любим
отец, источник жизни и сердечного познания? Что такое Россия?
Кстати, вспоминаю я и про своего сына, варшавского офицера. Это умный, честный и трезвый человек. Но мне мало этого. Я
думаю, если бы у меня был
отец старик и если бы я знал, что у него бывают минуты, когда он стыдится своей бедности, то офицерское место я отдал бы кому-нибудь другому, а сам нанялся бы в работники. Подобные мысли о детях отравляют меня. К чему они? Таить в себе злое чувство против обыкновенных людей за то, что они не герои, может только узкий или озлобленный человек. Но довольно
об этом.
Давыд весьма редко и неохотно говорил со мною о Раисе,
об ее семье, особенно с тех пор, как начал поджидать возвращения своего
отца. Он только и
думал, что о нем — и как мы потом жить будем. Он живо его помнил и с особенным удовольствием описывал мне его.
«Чай он, мой голубчик, — продолжала солдатка, — там либо с голоду помер, либо вышел да попался в руки душегубам… а ты, нечесанная голова, и не
подумал об этом!.. да знаешь ли, что за это тебя черти на том свете живого зажарят… вот родила я какого негодяя, на свою голову… уж кабы знала, не видать бы твоему
отцу от меня ни к…..а!» — и снова тяжкие кулаки ее застучали о спину и зубы несчастного, который, прижавшись к печи, закрывал голову руками и только по временам испускал стоны почти нечеловеческие.
— Нет? Я так и знал. Я полагаю, что
отцу и матери не нужно говорить
об этом, пусть
думают, что Яков жив. Так?
— Видишь, Лиза, — я про себя скажу! Была бы у меня семья с детства, не такой бы я был, как теперь. Я
об этом часто
думаю. Ведь как бы ни было в семье худо — все
отец с матерью, а не враги, не чужие. Хоть в год раз любовь тебе выкажут. Все-таки ты знаешь, что ты у себя. Я вот без семьи вырос; оттого, верно, такой и вышел… бесчувственный.
Во время всенощной ей показалось, что
отец плакал, и теперь, когда они втроем сидели на террасе, она делала над собой усилия, чтобы не
думать об этом.
Послушай — у тебя был брат.
Он старше был тебя… судьбою чудной,
Бежа от инквизиции,
отец твой
С покойной матерью его оставили
На месте том, где ночевали;
Страх помешал им вспомнить это…
Быть может,
думали они, что я
Его держала на руках… с тех пор
Его мы почитали все умершим
И для того тебе
об нем не говорили!
А может быть он жив — как знать!
Ведь божья воля неисповедима!
Я не
думаю отвергать, что при власти, данной правительством помещикам, им очень легко насиловать дочерей и жен своих крепостных. Притеснениями и наказаниями помещик всегда добьется того, что найдутся
отцы и мужья, которые будут предоставлять ему дочерей и жен, точно так же, как тот достойный французский дворянин в «Записках Пеню», который в XVIII столетии просил, как
об особенной милости, о помещении своей дочери в Parc aux cerfs [Олений парк (фр.).].
— Господи Иисусе! — замахал он руками. — Святые угодники! И служить даже не могу… Вы вот про школу мне говорите, а я, как истукан, ничего не понимаю и только
об еде
думаю… Даже перед престолом… Впрочем… что же это я? — спохватился
отец Яков. — Вам уезжать нужно. Простите-с, я ведь это так… извините…
Инда руки опустились у Алексея, когда дочитал он письмо Патапа Максимыча. «Что за человек, что за милостивец! —
думает он. — И впрямь не всякий
отец об сыне так печется, как он обо мне… И это после того… после такой обиды!..»
Сын живет в отцовском доме всегда, а поденщик только на время. И потому сын будет жить не так, как поденщик, будет заботиться
об отцовском доме, а не
думать, как поденщик, только о том, чтобы получить свою плату. Если человек верит, что жизнь его не кончается со смертью, то он будет жить, как сын в доме
отца. Если же жизнь только та, какая есть в этом мире, то он будет жить как поденщик, стараясь воспользоваться всем, что можно в этой жизни.
Дуня молчала,
об отце Прохоре она
думала: «Разве мне, чуждой его церкви, не сделал он величайшего благодеяния? Разве не подвергался он преследованиям? Разве ему самому не угрожали за это и лишение места, и лишение скудных достатков?»
Об ушедшем
отце думала мало.
И стал он вспоминать все, что знал
об отце. И сколько он ни
думал, ничего другого он не знал
об отце, как только то, что прежде ничего не было, и его самого не было; и что
отец родил, вспоил, вскормил его, научил и дал ему всякое добро и сказал: живи так, как я, и тебе будет всегда хорошо. То же
отец сделал и с братьями. И сколько он ни
думал, больше он ничего не мог узнать
об отце. Все, что он знал
об отце, было только то, что
отец делал добро и ему и братьям его.
Дочь его и не хотела бы
думать об этом, да не может. Ей довольно противно сторожить смерть
отца. Она не считает себя ни злой, ни бездушной. Но
отец так мучится, что для него кончина — избавление.
— Так ты уже раньше меня
об этом
думал? — спросил
отец.
Императрица сдержала свою клятву Всевышнему в ночь своего вступления на престол своего
отца — в России была отменена смертная казнь в 1754 году, когда на Западе правительства и не
думали об этом. Правда, она сохранилась для политических дел, и работа третьего брата Шувалова в застенках Тайной канцелярии напоминала времена Ушакова и Ромодановского, но тут соблюдалась такая тайна, что сама императрица Елизавета Петровна мало знала
об усердии этого ведомства.
Ничего не зная, не подозревая ничего, Анастасия
думала только о восторгах любви. Самая память
об отце посещала ее душу, как сладкое видение. Не в гробу мертвецом представлялся он ей, а живой, с улыбкою, с благословением, как бы говорил: «Видишь, Настя, я отгадал, что ты любишь Антона; живите счастливо, буди над вами благословение божье!» Добрый
отец, он веселится теперь между ангелами и любуется благополучием детей своих.
Ведерникову она ничего даже и не сообщит, — после того, что он ей тогда сказал. А
об Юрке, как
об отце, не хотела и
думать. Но кто
отец, она и сама наверное не могла бы сказать. И глупо, совсем ни к чему, в душе пело удивленно-смеющееся слово «мать».
Елизавета Петровна часто
думала об этой сцене, врезавшейся в ее память. Только с летами она поняла ее значение, поняла, что, говоря о стекле,
отец намекал на простое происхождение ее матери.
Не зная, что
подумать об этом грустном явлении, Антон постоял несколько минут на крыльце; но, видя, что окно вновь не отодвигается, и боясь нескромных свидетелей, вошел к себе. «Анастасия печальна, проводит ночи в слезах», —
думал он и, вспоминая все знаки ее участия к нему, иноземцу, ненавистному для
отца ее, с грустным и вместе сладким чувством, с гордостию и любовию относил к себе и нынешнее явление. Он заснул, когда солнце было уж высоко, но и во сне не покидал его образ Анастасии.